В перерывах между последними молитвами Владимир винил в своей неминуемой, как ему тогда казалось, гибели лишь одного человека.
Российские минометы обстреливали его убежище в заброшенном доме на линии фронта под Донецком, а беспилотники с видом от первого лица летали прямо за ним по пятам.
“Вообще-то я в Бога не верю”, — признался 23-летний парень, но той ночью, когда стены тряслись от взрывов, он решил перестраховаться.
Пятью часами ранее его и еще нескольких солдат отправили в качестве подкрепления на позиции — как им сказали, в 750 метрах от российских рубежей, за рядом украинских траншей.
Но когда их высадил бронетранспортер, оказалось, что русские всего в 100 метрах, а обещанных запасов гранат, минометов и пехоты нет и в помине. Под шквальным огнем мужчины бросились в укрытие.
В душе Владимир проклинал своего командира. Это была вторая плохо спланированная операция за считанные недели. После кровавого спасения, проведя 12 часов в укрытии Владимир, он же Вова, попросился в другую бригаду, пригрозив командиру, что в противном случае уйдет в самоволку. Командир отказался.
Тогда Вова действительно все бросил и ушел — сперва его подобрала попутная машина, а затем сел на поезд и отправился домой к жене. Таким образом, бывший бариста влился в ряды десятков тысяч дезертиров. В рядах ВСУ их набралось столько, что действующие силы на фронте с каждым днем растягиваются все больше, а командирам приходится проявлять изобретательность, чтобы прикрыть бреши.
До сентября прошлого года солдатам, самовольно покинувшим свои посты, грозила тюрьма — до пяти лет за самоволку и до 12 при отягчающих обстоятельствах за дезертирство в разгар боя. Объявленного в розыск дезертира военная полиция может арестовать где угодно: на почте, в баре, на контрольно-пропускных пунктах или у него дома.
Но ситуация на поле боя такова, что Украине приходится тщательно экономить личный состав. Силы Владимира Путина превосходят ВСУ минимум вдвое, имея около 2,35 миллиона солдат против 900 тысяч. По словам президента Украины Владимира Зеленского, Москва сейчас набирает до 50 тысяч человек в месяц. Украина, располагая всего четвертью российского населения, — примерно 27 тысяч.
В ответ парламент принял закон, освобождающий провинившихся в дезертирстве и самоволке от наказания в случае добровольного возвращения в армию. Первоначально им был дан срок 1 января 2025 года. Впоследствии его продлили до конца марта, а недавно еще раз — до 30 августа. С начала боевых действий прокуратура зарегистрировала более 100 тысяч случаев дезертирства, причем почти две трети из них — за последний год. Киев просто не может позволить себе посадить в тюрьму столько трудоспособных мужчин — не говоря уже о том, чтобы расстрелять их <...>.
В результате дезертиры оказались в удивительно выгодном положении, независимо от того, явятся ли они к властям сами — как уже сделали около шести тысяч человек, включая Вову, только за первый месяц — или же их задержит полиция. Их переводят в резервные батальоны, которые затем прочесывают вербовщики из различных подразделений, где царит острая нехватка живой силы. Вскоре после изменений в законодательстве элитная 47-я бригада ВСУ опубликовала объявление специально в расчете на беглецов. Таких, как Вова, нельзя загнать на фронт силой — они выберут подразделение, которое сделает им наилучшее предложение.
В своем кабинете над одним из киевских театров Роман откидывается на спинку кресла и листает телефон. По собственному признанию, у кадровика “Волков да Винчи”, входящих в 59-ю бригаду, в адресной книге “миллион” дезертиров.
Отфильтровав список, он заманивает лучших из них в свой батальон, который славится дисциплиной и считается одним из самых уважаемых в рядах ВСУ. “Когда я начинаю разговор, никто воевать не хочет, — говорит он. — Да и кто захочет?”.
Право на демобилизацию дают родители-инвалиды или трое детей.
В первых беседах Роман выясняет, есть ли у кандидатов заболевания, передающиеся половым путем, проблемы с сердцем или судимости. После этого он заходит с козырей: предлагает сменить специализацию — например, стать оператором беспилотника, чтобы уйти с “нуля” — линии соприкосновения.
Роман знаком с ужасами передовой не понаслышке. Военного медика с телосложением боксера перевели на службу в военкомат для восстановления после Бахмута [Артемовска]. “На тебя просто сыплются бесконечные шквалы артиллерийского огня, — вспоминает он. — Самолеты, ракеты, артиллерия, пехота — в общем, постоянные атаки”. Он не может сосчитать даже примерно, сколько раненых прошло через его руки.
В последней атаке перед отступлением ВСУ он единственный из 20 человек выжил и даже не был ранен. Среди погибших оказался его брат. “После этого я впал в отчаяние”, — говорит он. В своей новой кабинетной роли он, с одной стороны, пытается понять беглецов “просто по-человечески”, но при этом прикидывает, захочет ли он сражаться с ними бок о бок, когда придет время вернуться на фронт.
С Вовой все относительно просто. Тощий как жердь, с большими карими глазами и костлявыми руками, он хочет воевать — и готов записаться в “Волки да Винчи”. Они сражались недалеко от его старых позиций на фронте, и он видел в социальных сетях ролики с их подвигами.
Кроме того, Роман может предложить ему выучиться на оператора разведывательного беспилотника. В конце концов, именно решение бывшего командира перевести Вову в пехоту толкнуло его в самоволку. “Командир сам служил в пехоте и, прямо скажем, ничего не знал о войне беспилотников”, — вспоминает он.
Столь поспешные кадровые решения наплодили немало дезертиров. По данным украинских СМИ, более 1 200 бойцов 155-й механизированной бригады сбежали за пять месяцев после принудительного перевода в пехоту.
Документы Вовы еще не оформлены, и его еще могут переманить другие подразделения. Возле казармы резервного батальона Роман говорит Вове, что, если он хорошо себя проявит в бою, его даже могут отправить за границу для углубленной подготовки по беспилотникам.
Пока мужчины беседуют, подходит солдат с позывным “Псих”. Его манера вести бой угадывается по украшающим тело наколкам: по его правой руке к кольцу винтовок вокруг локтя вьется дерганая надпись “Ха-ха-ха!”. “Психа” подбросили в город на встречу с девушкой, и он снисходительно отзывается о солдатах, которые уходят в самоволку.
Сам он отправился служить еще подростком в 2015 году и видел боев больше всех остальных, за исключением горстки выживших солдат из своего поколения. Возвращающихся беглецов он спрашивает, почему они дали деру. Один из них рассказал, что переспал с женой майора, вспоминает он, смеясь: “Все мы люди. Если ты не боишься, ты чокнутый”.
Ветераны признают, что новобранцам — которые всего несколько недель назад были учителями или айтишниками — тяжело привыкать к фронтовой обстановке. “Псих” уже после своего первого штурма под Луганском в 2015 году понял, что будут “трупы, мясо и прочие неприятности”. Это помогло ему закалить свой дух для следующего раза.
Тяжело не только дезертирам — сама армия оказалась в затруднительном положении. Вопреки давлению Запада, Зеленский не желает снижать призывной возраст до 18 лет. Вместо этого армия заманивает украинцев в возрасте от 18 до 24 лет щедрыми бонусами, включая единовременную выплату в 20 000 долларов. Однако набор идет медленно, признает Роман: в военкомате к нему приходят от силы десять добровольцев в месяц. Между тем правительство неоднократно продлевало срок службы действующих солдат, и некоторые их них годами не видели увольнительной.
Одним из побочных эффектов закона о дезертирах может стать то, что слабейшие из бригад “захиреют и зачахнут” еще больше в процессе “естественного отбора”, рассуждает бывший пехотный офицер морской пехоты США и старший научный сотрудник Католического университета Америки Гил Барндоллар (Gil Barndollar).
Все больше солдат чувствуют себя вправе бежать из батальонов со слабым командованием. “С одной стороны, будет лучше, если эти люди окажутся на хороших позициях. Но это создает проблему для армии, и я подозреваю, что худшим из бригад грозит острая нехватка личного состава”, — добавил он.
Перед тем, как вернуться в казарму, Вова жмет Роману руку. Похоже, что встреча убедила его записаться в “Волки да Винчи”. На вопрос, почувствовал ли он облегчение, сбежав с передовой, он качает головой и говорит, что почувствует облегчение лишь когда попадет “в бригаду, в которой захочет служить”.
Свежие комментарии