Понижение статуса Франции на мировой арене, повсеместное насилие, идеологический вакуум... Марин Ле Пен дает резко критическую оценку деятельности главы государства и вновь подтверждает свое намерение баллотироваться на следующих президентских выборах.
Макрон и Рютте с саммита НАТО вышли заплаканными. Вот что сделал Трамп
Valeurs actuelles: Как вы понимаете фразу Дональда Трампа: "Намеренно или нет, Эммануэль Макрон всегда ошибается"?
Марин Ле Пен: Пообщавшись с рядом политических деятелей из разных стран, я могу утверждать, что Эммануэль Макрон имеет репутацию – вполне оправданную – человека, не вполне заслуживающего доверия. Человека, который не держит данное слово, от которого нельзя ожидать честности. Из-за него Франция лишилась какого-либо влияния, в том числе в Европе. Будучи убежденным сторонником Евросоюза, он не достиг абсолютно ничего и просто плетется в хвосте у фон дер Ляйен. Что касается отношений со всем остальным миром, то это катастрофа: он поссорился со всеми; ему даже удалось поссориться с Марокко и Алжиром одновременно.
— Как следует понимать позицию президента республики по Ирану?
— Ее сложно понять. Точно так же, как и его позицию относительно действий, предпринимаемых Израилем после событий 7 октября, которая представляет собой непрерывное "переобувание". У его дипломатической позиции нет ни начала, ни конца; она не отражает какое-то конкретное видение положения.
На самом деле, все зависит от того, в каком образе он хочет предстать. Когда он хочет стать лауреатом Нобелевской премии мира, Эммануэль Макрон способен пригласить Владимира Путина в Брегансон, а когда хочет выступить в роли военачальника – надевает футболку, отращивает щетину и в таком виде общается с Зеленским.Честно говоря, это противоречащая сама себе линия. После этого ни в коем случае нельзя смотреть видеохроники с генералом де Голлем, говорящим о международной политике, чтобы не увидеть катастрофический упадок нашей страны.
Приведу конкретный пример, касающийся израильско-иранского конфликта: нравится вам Владимир Путин или нет — но как можно заявлять, как это сделал Эммануэль Макрон, что российский президент не может быть посредником в потенциальном урегулировании ситуации? В Израиле проживает миллион россиян, Биньямин Нетаньяху поддерживает хорошие отношения с Россией, а сама Россия остается одной из последних великих держав, поддерживающих устойчивые отношения с Ираном.
Никто не может знать, что будет дальше. Падет режим или нет? Авторитарный режим – это не просто возглавляющий систему злодей; в данном случае речь идет о порядке, в котором на каждые 300 иранцев приходится по мулле. Обладая такой тесной сетью взаимосвязей, система, безусловно, не падет в одночасье. Ясно одно: решение должны принимать сами иранцы.
— В разрешении какого дипломатического вопроса Эммануэль Макрон разочаровал вас больше всего?
— Возможно, наиболее драматичным вопросом можно назвать исчезновение Франции из Африки, поскольку оно наносит ущерб не только нашему имиджу, но и, прежде всего, нашим интересам. В Чаде, где я побывала несколько месяцев назад, как и везде на Африканском континенте, я четко почувствовала, что проблема не во Франции, а в Эммануэле Макроне. Они с нетерпением ждут появления французского лидера, который будет уважать их и иметь видение относительно того, как может выстраиваться наше с ними сотрудничество. Именно таким видением я и обладаю, и думаю, что они это понимают.
— Как вы воспринимаете новую роль стран Персидского залива [в международной повестке]?
— Эти страны, обладающие преимуществом в виде существенных запасов ресурсов или построенных ими чрезвычайно привлекательных экономических систем, понимают, что эта привлекательность имеет смысл только в том случае, если они поддерживают торговые отношения и, следовательно, сближаются с западными странами. Объединенные Арабские Эмираты давно борются с исламским фундаментализмом, который они считают серьезной угрозой. Саудовская Аравия явно сильно изменилась.
С нашей стороны важно, чтобы мы могли встретиться с их лидерами и объяснить им, кто мы такие. Знаете, даже в мусульманских странах люди говорят: "Будь я французом, я бы голосовал за "Национальное объединение"". Очевидно, что недопустимо, чтобы люди приезжали в страну, делали что угодно, получали пособия, нарушали закон – и при этом их нельзя было бы немедленно выслать обратно в их страну происхождения. Это просто-напросто вопрос проявления здравого смысла.
— Полагаете ли вы, что Эммануэль Макрон действует в интересах какой-то внутриполитической повестки, говоря о желании признать создание палестинского государства?
— Ничего об этом не знаю, но я часто говорю, что политика – это искусство момента. Эммануэль Макрон его не чувствует. Мы всегда выступали за решение на основе двух государств. Но подход Эммануэля Макрона сводится к одобрению деятельности ХАМАС, к наделению его опасной легитимностью.
Настоящие вопросы относительно позиции Эммануэля Макрона возникли у меня в ходе демонстрации против антисемитизма. Он на ней не появился, не подал никаких знаков, не было никаких сигналов. Ничего. Что это было, проявление страха из-за опасений возможных беспорядков во Франции? Предвыборная позиция?
— Вы часто говорили о сокрытии бюджетных данных. Руководствуясь тем же принципом, можно ли сказать, что существует сокрытие данных о безопасности?
— Чтобы понять, что происходит, достаточно посмотреть местную прессу: вы увидите, что во Франции каждый день случается как минимум одна протестная акция. В каком-нибудь районе, деревне, городе. Французы знают об этом. Никто больше нигде не чувствует себя в безопасности.
Все научились обходить проблемы безопасности, причем не всегда осознанно. Не выходить в определенное время суток; не ходить по определенной улице; не одеваться определенным образом; не носить определенные украшения; не оставлять велосипед на улице; не покупать большой автомобиль... Обход проблем стал ужасной нормой.
— Как Эммануэль Макрон дошел до того, что стал говорить о "промывании мозгов", когда речь заходит о феномене "одичания"?
— Эммануэль Макрон стремится не переизбраться, а уйти от ответственности. Поэтому он ударился в отрицание. Поскольку он знает, что не обладает ни способностями, ни желанием, ни необходимыми компетенциями, чтобы решать эту проблему, для него решением становится утверждение о том, что проблемы не существует. Эта реакция понятна с человеческой точки зрения, но она непростительна для президента республики. Дело даже не в идеологии: единственная идеология Эммануэля Макрона – это слава Эммануэля Макрона.
— Что же тогда остается от "ответственности государства"?
— С ней покончено. Все развалилось. Необходимо все воссоздавать. И даже [глава МВД] Брюно Ретайо на это не способен. Просто потому что он не заточен под выполнение таких задач. Что изменилось с его приходом на пост министра внутренних дел? Какие перемены он инициировал, когда возглавлял фракцию правых сил в Сенате? Ничего – разве что какие-то мелкие ухищрения, как то, чем он занимался в Майотте.
Например, когда было предложено снять препятствия для высылки иностранных правонарушителей, господин Дарагон, который подчинялся непосредственно господину Ретайо, заявил, что правительство не поддержит этот текст [законопроекта].
— Для Эммануэля Макрона было бы проявлением ответственности решение уйти в отставку?
— Конечно, но он этого не сделает. Эммануэль Макрон не может даже помыслить о том, чтобы покинуть свой пост. Отныне это все, что у него осталось. Кстати, я также не вижу сценария, при котором он бы мог вновь распустить парламент – все по той же причине. Его неизбежное поражение на выборах заставило бы его уйти в отставку.
— Вы все еще заинтересованы в том, чтобы вынести вотум недоверия правительству?
— Мы запустили эту процедуру в отношении кабинета Мишеля Барнье не из "интереса", а чтобы избавить французов от четырех миллиардов евро дополнительных налогов на электроэнергию, отмены возмещения расходов на лекарства, отмены индексации пенсий. Вотум недоверия сам по себе ничего не дает, но он может предотвратить ухудшение и без того сложной ситуации, заблокировать политические решения, которые противоречат здравому смыслу.
И первые наброски, упомянутые Байру в отношении своего следующего бюджета, заставляют меня думать о том, что он идет по стопам своего предшественника. Поймите: он требует усилий от тех же самых людей, которые работают и могут еще и платить за других, при этом отказываясь приняться за проблему расходов, связанных с нашей миграционной политикой, или государственных расходов. Всего за восемь лет Эммануэль Макрон наделал столько же долгов, сколько Франция накопила с 1945 по 2000 годы. Это безумие.
— Верите ли вы в то, что макронизм – это лишь временное явление?
— Я вижу в этом аргумент лентяев, которые всегда находят оправдание своему бездействию: "Давайте ничего не будем делать: те, кто сегодня находится у власти, потерпят неудачу, макронизм исчезнет, и придет наш черед".
Макронизм – это не временное явление, а продолжение феномена связи "Союза за народное движение" и Социалистической партии, тех правых или левых правительств, которые сменяли друг друга на протяжении тридцати лет. Эммануэль Макрон думал, что он олицетворяет "разрыв". На самом деле он продолжил инертную работу своих предшественников.
Я все еще жду больших проектов "перелома" в сфере структурирования труда, иммиграции, нашей пенсионной системы. Мы имеем дело с политиками, которые действуют как бухгалтеры, которые с помощью "конклава" и "социальной конференции" объясняют нам, что, взяв 0,5% здесь, 1,3% там, можно преобразовать страну. На самом деле, уже тридцать лет наши политики ровным счетом ничего не делают. Просто ничего.
— Чтобы увеличить ваши шансы выставить свою кандидатуру на президентские выборы, думаете ли вы о том, чтобы как-то перестроить стратегию защиты во время апелляционного процесса, решение по которому, как ожидается, будет принято летом 2026 года?
— Есть только одна стратегия: правда. Поэтому я приду, чтобы объяснить правду, которую я пыталась доказать в суде первой инстанции в чрезвычайно сложных условиях. Мы столкнулись с политическим решением. Я сказала это в первые часы, последовавшие за вынесением вердикта. И по-прежнему так считаю.
Во время учебы на юридическом, а также в ходе своей профессиональной деятельности в качестве адвоката я, как и все, узнала, что для квалификации факта преступления необходимо доказать сам факт преступного деяния и умышленность его совершения. В моем случае я считаю, что нет ни того, ни другого.
— В этих особых условиях, учитывая возможность оказаться отстраненной от выборов, как спокойно готовиться к следующей президентской кампании?
— Все эти события никоим образом не влияют на мою подготовку. Мы с Джорданом [Барделла] начнем предвыборную кампанию до суда. А после вердикта мы с Джорданом начнем непосредственно президентскую кампанию. Кампанию, которую мы будем вести вместе, независимо от результата апелляции.
— Понимаете ли вы причины возникновения вопросов, связанных с этой идеей проведения "на двоих" президентской кампании, которая по своей природе воспринимается как инициатива, которая ведется в одиночку и носит персонифицированный характер?
— Нет, потому что она соответствует стратегии, которую мы разработали в последние годы, стратегии взаимодополняющей пары, которая позволит нам прийти к власти.
— Признайте, что такая стратегия по-прежнему смущает...
— Когда занимаешься политикой, нужно принять, что не всегда можно контролировать события. Заниматься политикой – значит адаптироваться. Мы, кстати, уже сейчас этим занимаемся. Я учла возможность того, что, возможно, не смогу баллотироваться. Джордан принял во внимание возможность того, что ему придется перенять эстафету. Я сама попросила его об этом подумать и подготовиться к такой возможности.
А пока я продолжаю бороться. Конечно, ситуация не идеальная. Но что еще вы мне предлагаете? Покончить с собой, прежде чем меня убьют?
— Опасаетесь ли вы, что выборы будут признаны нелегитимными, если вам запретят выставлять свою кандидатуру?
— Конечно. Думаю, что наши противники и большинство аналитиков недооценивают гнев, который может вспыхнуть у большого числа избирателей, если я буду решением суда лишена права баллотироваться. Многие французы, независимо от своих политических убеждений, поймут, что правила игры нарушены. Они до сих пор не верят в окончательный характер моего приговора.
— Учитывая серьезность сложившейся в стране ситуации, полагаете ли вы, что французы достаточно озабочены нашим будущим?
— Иногда создается впечатление, что [среди французов] развивается некая форма отречения или смирения... Я в это не верю по одной причине: французский народ глубоко политичен. Он знает, что выборы всегда останутся средством – возможно, даже единственным – изменить курс. Именно поэтому я в большей мере злюсь на представителей правых сил. Правые играли с надеждами французов.
Правые часто обещали, но слишком редко действовали. Это невыносимо, потому что мы теряем время. А учитывая скорость, с которой наша страна деградирует, заставлять Францию терять время – это почти преступление.
Свежие комментарии